Огненные врата - Страница 96

Сознание вспыхивало, точно бьющий запаздывающей вспышкой фотоаппарат, и тогда Буслаев понимал, что вот сейчас он рубит, а сейчас колет, но происходило это всегда с опозданием. То есть, когда до Мефа доходило, что только что он нанес укол снизу, меч его уже совершал рубящий удар сверху, или корпус его, закручиваясь, уходил от атаки.

Меф потерял счет времени, полностью отдавшись битве. Первые минуты он не верил, что вообще жив. Потом в одну из вспышек заметил на лице у Кводнона напряженное удивление, почти беспокойство. Тот уже не поддавался ему, искренне не понимая, почему его жалящий и стремительный меч не может обнаружить в обороне Мефа ни единой бреши, а, напротив, вынужден все время защищаться.

Буслаев поднажал. Клинок в его руке представлял сплошную огненную полосу, на которую невозможно было смотреть. «Огненность» меча не ограничивалась одним клинком и перекидывалась на руку Мефа, охватывая ее до локтя. При этом Буслаев ощущал, что огонь не сжигает его, а, напротив, наполняет непонятной, самозабвенной, жертвенной радостью, которой прежде он никогда в жизни не испытывал. Ну разве что в школе, когда по ошибке его наказали вместо одноклассника, поджегшего коробку с пленками для кинопроектора и едва не отравившего весь этаж химической вонью, а Меф не проболтался, даже когда взбешенная математичка волокла его по коридору.

Огненная полоса продолжала атаковать Кводнона, выискивая малейшие огрехи в защите. Меф не смог бы сказать, сражается ли он сам, или это заслуга меча. Точно он стал сосудом, вместившим в себя нечто высшее – такое, что, слившись с ним, не порабощало его, не делало марионеткой, а, напротив, наполняло восторгом, жизнью и силой. Только ради этого и стоило дышать. Все прочее же, мелкое, эгоистичное, опасливое, представлялось сейчас просто картоном.

Казалось, меч света только и ждал этого, будто его слитная сила могла проявиться лишь в осознании Мефом его слабости. Он летал как молния, опережая и угадывая любую мысль.

Длинный и гибкий клинок теперь мешал владыке мрака, потому что Меф прилип к своему противнику и как оса жалил его, не позволяя разорвать дистанцию. Наносил несколько ударов и резко заходил сбоку, шагая прямо под рукоять его несущегося меча. Это был как танец: раз – два – три – перемещение.

Кводнон терял темп, начинал разворачиваться, но получалось, что он поворачивался уже под удар. Для атаки времени не оставалось – только для защиты. Владыка мрака стал злиться и терять терпение. Мальчишка, к которому он поначалу отнесся как к сосунку, оказался неожиданно кусачим.

Защитный кокон то мерк, то вновь вспыхивал. Меф заметил, как он постепенно сворачивается, подтягиваясь кверху. Прикормив Кводнона на повторение комбинации, Меф обманул его ложным нырком под рукоять. Дождавшись, пока владыка мрака начнет поворачиваться, Буслаев рванул в противоположную сторону. На миг оказавшись сбоку, он левой рукой очень неспортивно придержал локоть Кводнона и, дернув своего противника на себя, насадил его на спату. Проделано это было просто и грубо, как насаживают на нож в подворотне.

Не провернув клинка в ране, как того потребовал бы «добрый» Арей, Меф выдернул меч и забежал Кводнону за спину, готовый, если будет нужно, к новому удару. Но обошлось и без него. Кводнон хрипло выдохнул, повернулся к Мефу на подламывающихся ногах и, прижимая к животу руки, повалился.

За несколько секунд лицо владыки мрака поменяло множество выражений. Оно гнулось как резиновое, словно черепа внутри не существовало. Затем лицо отвердело, стало неожиданно спокойным, и из распахнувшегося до предела рта вылетел темный рой, похожий на пчелиный. Взлохматив землю сильным порывом ветра, он бросил в лицо Мефу горсть колючего песка, обвился вокруг будки Огненных Врат и, толкнувшись в ворота, в которых все так же продолжал мерцать Камень Пути, растаял.

Меф смотрел не на исчезнувший рой, навеки затянутый тем миром тоскливых повторов, а на человека, которого только что убил. На земле перед ним лежал худощавый юноша в плотном свитере. Буслаев в глубокой растерянности глядел на его тонкое запястье, сжимавшее рукоять гибкого меча. Как-то сразу, без предупреждения, хлынул дождь. Он был несильным, но с удивительно тяжелыми каплями. Тополиный пух шевелился как живой, точно пытался уползти и спастись от дождя.

Рядом с Шиловым возникла прибывшая во время боя Гелата и, опустившись на колени, стала тщательно рассматривать его. Потом вскинула залитое дождем лицо.

– Ничего не пойму. Куда?

– Чего куда? – не понял Меф.

– Куда ты его ранил?

– Разве не видно? Я вогнал ему спату под ребро. Она должна была достать до сердца, – безнадежно ответил Буслаев.

Гелата задрала Шилову свитер. Долго смотрела. Потом, буркнув: «В том-то и дело, что не видно!» – приложила к груди ухо.

– Как часы! – сказала она.

– Что – как часы?

– Сердце бьется как часы. Он жив.

Меф недоверчиво оглянулся на нее:

– Кто жив? Кводнон?

– Нет. Этот парень.

– Не может быть!

Гелата посмотрела на его опущенную спату.

– Это же меч света? Ведь так? Думаю: он поражает только того, с кем сражается. Сражался же он с Кводноном. Понимаешь?

Буслаев соображал быстро, но все же, как оказалось, недостаточно быстро.

– А почему тогда?.. – начал он.

Худые пальцы Шилова сомкнулись вокруг рукояти меча, который у него никто не забрал. Гибкий клинок оплел Мефу шею и задрожал у виска, готовый вонзиться в мозг по приказу хозяина.

– Вот почему! – сказал Шилов. – Все бросили оружие! Живо!

Он не угрожал. Голос был скорее деловитым. Первой свое копье бросила Гелата. Ее примеру неохотно последовали остальные. Мешкала только Ирка, стоявшая позади Шилова.