Как ни скверно было Мефу, он отметил эти слова Ирки и отложил их в памяти, как роняют в копилку блестящую монету.
– А тут еще ветер поднялся! – с грустью продолжала Трехкопейная дева. – Остальных не трогает, а меня в грудь толкает! Я поняла, что пора возвращаться! Повернулась и пошла!.. Другие не могут назад, а меня он прямо от моста отрывает! Ты его не чувствуешь?
Меф, хотя и головы не мог повернуть, тоже ощутил ветер. Тот был таким сильным, что Буслаева сдувало с песка, толкая за край этого мира. Самое удивительное, что песок от этого ветра даже не шевелился, хотя, по идее, должен был взвиваться ураганом и лететь в лицо. Казалось, ветер существует только для них двоих. Для всего же остального – полный штиль и безветрие.
Трехкопейная дева присела рядом с Мефом на корточки и впервые с беспокойством посмотрела на него.
– Чего с тобой такое? Ты весь грязный! Кровь на лице! Ты упал с моста? Прости, что я одна убежала! Вообще ничего не помнила от радости!
Меф попытался что-то ответить, но смог лишь судорожно выпустить воздух сквозь сомкнутые зубы. Кводнон сидел у него внутри, мерзкий, как живьем проглоченная змея. Мефу чудилось, что и лицо у него перекошенное, и тело раздувается, как тесная перчатка, но Ирка ничего не замечала.
– Ну все! Идем! Думаю, ворота разобрались, что мы тут случайно, и возвращают нас в свой мир! – решительно сказала Ирка.
Указательным пальцем Буслаев попытался начертить слово «НЕТ». Ирка заметила дрожание пальца и мельком взглянула на песок.
– Плоховато тебе, братец! Весь песок исцарапал. Потерпи! Гелата тебе обязательно поможет!..
Голос у Ирки прервался от напряжения. Она попыталась поднять Мефа, но он оказался для нее слишком тяжелым. Тогда, откинувшись назад, она поволокла его, пятясь маленькими шагами. Ноги Мефа тащились по песку, прочерчивая извилистые линии. Заметив валявшуюся на песке спату, Ирка вернулась за ней и положила ее Буслаеву на грудь.
– Надо же! А твой меч материальнее этого мира!.. Не умею объяснить… нездешний он… Там в центре моста все тоже другое. Вроде тут картон или декорация, а там… сама не знаю… настоящее… ну пошли! – пропыхтела Ирка и замолчала, потому что снова нужно было тащить Мефа.
Ветер помогал ей, толкая Буслаева в грудь. С каждым мгновением он становился все сильнее, все сердитее. Если в первые минуты Ирка еще волокла Буслаева, то потом все изменилось, и уже Меф позволял ей устоять на ногах, служа якорем.
Наконец Ирка и вовсе не тащила Мефа, а лишь держалась за него, упав на колени и, насколько это возможно, вжавшись в песок. Налетевший порыв – самый яростный – оторвал ее от земли и от Мефа и швырнул в пустоту. Кувыркаясь, Трехкопейная дева неслась куда-то и видела, что и Буслаев летит за ней, то и дело ударяясь о песок и рискуя сломать себе шею.
Две короткие вспышки последовали без интервала. Их куда-то бросило, обо что-то ударило, еще раз проволокло, но уже гораздо слабее, и сознание выключилось.
Помни, что цены нет тому времени, которое ты имеешь в руках своих, и что, если попусту потратишь его, придет час, когда взыщешь его и не обрящешь. Почитай потерянным тот день, в который хотя и делал добрые дела, но не преодолевал своих худых склонностей и пожеланий.
Невидимая брань.Преподобный Никодим Святогорец
Ирка открыла глаза, почувствовав, что кто-то больно трет ей уши. Над ней склонилась Радулга. Ирка не сразу узнала ее, потому что лицо валькирии было темнее, чем подсвеченное луной небо над ним.
– Ты очнулась? Понимать меня можешь? Сколько пальцев я показываю? – закричала Радулга, размахивая перед ее носом рукой.
– Достаточно, чтобы я почувствовала себя гораздо лучше! – успокоила ее Трехкопейная дева, пытаясь привстать.
Ей не разрешали и укладывали ее на землю, хотя земля была холодная и Ирка с удовольствием бы с ней рассталась. Рядом с Радулгой стояли Ламина, Хаара и их оруженосцы. Недоставало только Багрова. Его отсутствие очень беспокоило Ирку.
Ей хотелось сказать: «Матвей, возьми Камень Пути и никогда с ним не расставайся! Я отвоевала его для тебя. Он снова твой».
– Тише! Вы всех перебудите! Тихо, вам говорят! – кричала Радулга так, что наверху с яростью хлопали форточки. Жители дома отказывались признавать, что у них во дворе решается судьба мироздания.
Ирка не удивлялась воплям Радулги. Она знала, что громче всех орет всегда тот, кто восстанавливает тишину. Это потому, что он орет с полным правом. Другие же орут на птичьих правах, и потому утихомирить того, кто восстанавливает тишину, у них получается редко.
– Где Матвей? – спросила Ирка у Вована. Из присутствующих он показался ей самым вменяемым.
Тот пожал плечами:
– Не знаю. Не возвращался.
– Долго нас не было? Три часа? Пять?
– Минут семь, – ответила Хаара, даже не взглянув на часы.
Ирка едва ей поверила. Ей казалось: они провели за Вратами куда больше времени.
Трехкопейная дева нарушила запрет и села. Вован придерживал ее за плечи. Осмотревшись, она обнаружила, что лежит у будки прямо у ворот. Сияние из них ушло, и ворота казались самыми тоскливыми на свете.
– Что с Мефодием? Он очнулся? – спросила Ирка.
– Еще бы! Сразу встал и ушел в подъезд. Деловой: даже ни разу не оглянулся. Мы хотели его догнать, а тут смотрим: ты лежишь! – пояснила Ламина и озабоченно добавила: – Как ты вообще оказалась за Огненными Вратами? Ты видела Кводнона? Он не прорвался?
Ирка мотнула головой, что вызвало у нее легкую тошноту, и внезапно поняла, что насторожило ее, когда она услышала о Мефе. Там она волокла его как бревно. Здесь он сразу встал и пошел. Память с запоздалой услужливостью подсказала, что там, за воротами, контур тела Мефа порой двоился.