Речь ее звучала невнятно. Из раны в щеке, пузырясь, шла кровь. Бэтла забыла про свой страх. Ей захотелось рассчитаться с суккубом.
– Я сейчас! – крикнула она.
Перекинув через спину колчан с оставшимися сулицами, она метнулась к пожарной лестнице. Алексей прикрывал ее щитом. Он же первым полез по железной лестнице, ухитряясь так держать щит, чтобы суккуб не пустил стрелу сверху. Тот не стрелял или потому, что не видел их, или, опасаясь выглядывать из-за трубы, чтобы не попасть под копье Таамаг.
Бэтла с усилием карабкалась вслед за своим оруженосцем. Со спортом у нее всегда были отношения вооруженного нейтралитета: ты меня не трогаешь, а я про тебя не вспоминаю!
За желтыми шторами третьего этажа мелькнуло остренькое женское личико. Дамочка грозила Бэтле телефонной трубкой, ухитряясь что-то быстро тарахтеть в нее. Мальчик с округлившимися от страха глазами безостановочно щелкал фотоаппаратом. Бэтлу слепила бьющая через равные промежутки вспышка. Аппарат он при этом держал у груди и не замечал, что больше снимает штору, чем валькирию.
Вслед за оруженосцем Бэтла выбралась на крышу и поползла. Суккуб не замечал валькирии до последнего мгновения. Услышав за спиной звук, он стал поворачиваться. Она увидела его состроченное лицо. Все части были разного цвета – Мамзелькина не имела расовых предрассудков, и все они независимо друг от друга спешили принять обличие близких Бэтле людей – матери, сестры и Ирки-валькирии. Суккуб приспосабливался, надеясь выжить, но только все испортил. Видеть на одном лице правый глаз матери, рот сестры и нос Ирки, и все это в разной цветовой гамме и прошитое нитками, было уже перебором.
Бэтла сгоряча выдернула из колчана сразу две сулицы, на мгновение запуталась в них, а потом ударила его той, что держала в правой руке. Суккуб качнулся, заскользил к краю крыши, укоризненно глянул на Бэтлу глазом матери, оскалился недовольным ртом сестры и сорвался с крыши.
Валькирия сонного копья подбежала к пожарной лестнице и посмотрела вниз, выясняя, как дела у Таамаг. Несколько секунд она видела только мелькавшие силуэты и – ничего не понимала. Затем, случайно приглядевшись к одной из лежащих фигур, страшно закричала и метнула в стражей мрака последние сулицы. Оставшись безоружной, она сгоряча повисла на лестнице, собираясь спускаться, но Алексей, успевший оценить ситуацию более трезво, навалился на нее сзади и прижал к крыше. Бэтла билась, бодала его, пыталась укусить, но он был сильнее.
– Не надо! Уже поздно!
– Я тебя ненавижу! Ты трус! Отпусти!
– Ненавидеть будешь потом! Сперва выживи! – отвечал он.
Бэтла последний раз рванулась, уткнулась в крышу лбом и зарыдала.
Таамаг не стала дожидаться, пока «черепаха» приблизится к Огненным Вратам. Она не любила навязанных правил боя. Валькирия стояла и смотрела, как солнце отсвечивает в щитах темных стражей. Рана на лице кровоточила. Щеку дергало болью.
И тут внезапно Таамаг посетила легкая, совсем «некаменная» мысль, очень мало похожая на остальные ее мысли:
«Ну вот и все! Конец! Ради этого я и жила, чтобы погибнуть за что-то! Как же хорошо!»
Таамаг ощутила радость, простоту и воодушевление, которых прежде не ведала. Из глаз ее брызнули слезы – тоже радостные и легкие. Если бы она могла продлить этот миг – она продлила бы его в бесконечность. Всякий страх, всякое сомнение ушли. Таамаг почувствовала себя такой невесомой, что взлетела бы, если бы смогла.
Подпустив ощетинившуюся щитами «черепаху» метров на двадцать, Таамаг издала воинственный клич, рванулась к ней и, прыгнув, свалилась прямо в центр щитов.
Когда человек ищет смерти, она бежит от него. Вот и теперь собственная скученность помешала стражам мрака. С валькирией каменного копья могли сражаться лишь те, кто стоял с ней близко, да и им мешали другие. Таамаг прокручивалась вокруг своей оси, нанося мощные удары отточенными краями щита и копьем. Мало кто мог догадаться, что тяжелым копьем с длинным наконечником можно крушить как мечом, не выпуская его из рук. И вот теперь Таамаг продемонстрировала, что такое копье валькирии. По окровавленному лицу Таамаг текли слезы, но не страха, а восторга и воодушевления. Рот был перекошен в крике.
И произошло невероятное. Канцеляристы и суккубы отхлынули. Первым к гаражам отступил отважный глава русского отдела Пуфс, пришедший к выводу, что жизнь начальника дороже жизни его подчиненных. Если он погибнет, кто же будет руководить? Стражи из Нижнего Тартара, не растерявшись, перестроились в два ряда, пропустив вперед копейщиков.
В бою наступило краткое затишье. Пользуясь им, Таамаг успела перевести дух. Победа стоила ей недешево. Она потеряла щит и три пальца на левой руке. Страж мрака, оставивший ее без пальцев, метил по запястью, но клинок соскользнул выше. В любом случае держать щит Таамаг больше было нечем.
Пуфс метался и прыгал за щитами. Как результат его воплей, из-за гаражей появились два комиссионера. Один из них был Штрихкод, ведущий под ручки Зигю. Рот у Зиги был забит шоколадом, и стоило ему чуть приоткрыться, как туда немедленно вбрасывали кусок торта. Штрихкод трудился, как кочегар, загружавший углем корабельную топку. Второй комиссионер нужен был для того, чтобы тащить запас сладостей.
Что рядом идет бой, Зигя не подозревал, пока не увидел Таамаг, которая, кривясь от боли, прижимала к груди искалеченную руку. Три дня назад они играли вместе, когда Эссиорх на один вечер забрал его у Прасковьи. Тогда Таамаг, забавляясь, притворялась, что ловит «малютку», а тот на радостях снес автобусную остановку.