– Буду краток! – сказал он вертлявым голоском. – У вас были большие силы и большие возможности. Теперь они у одного Мефодия. Разве это честно? Родились все в один день, а потом у троих все отняли, а одному оставили. Справедливо, я спрашиваю?
Чимоданов и Мошкин помалкивали. Ната и рада была бы ответить, но не могла. Тухломоша вновь подышал на коробочку и открыл ее.
– Раз свет не собирается восстанавливать справедливость – это сделает мрак. Здесь кольца – по одному на каждого. Наденьте их, и они будут исполнять ваши желания!
Вихрова перестала беззвучно вопить. Мошкин с Чимодановым переглянулись, однако за кольцами никто не потянулся. Тухломон засуетился.
– О да! Я понимаю! Я не учел ваш отрицательный опыт! Вашу выработанную годами интуицию! Вы привыкли, что каждый артефакт мрака имеет подвох! Да, каюсь, так и есть! Ваши желания будут исполняться… за счет сил Буслаева.
– Подчеркиваю! То есть всякий раз, когда мы будем использовать перстни, силы Мефа станут убывать? – уточнил Чимоданов.
Тухломоша вздохнул:
– Ну да… ну да… Так и есть! Но это не так важно. Меф же у нас богатенький. Забрал с Прасковьей на пару то, что по праву принадлежало только вам!
Мошкин не любил, когда при нем лгали, однако правду защищал робко:
– Он же не забирал, нет?
На слабого собеседника можно подействовать двумя способами: или притянутыми за уши аргументами, или откровенным криком. В этом случае сознание спорящего отключается. Этим способом уличных разводил и воспользовался Тухломон.
– Он, не он! Какая разница? – подпрыгивая, завопил комиссионер. – Сколько можно мямлиться? Или берите кольца, или я ухожу! Ну, решайте, живее!
Чимоданов и Мошкин продолжали сомневаться. Вихрова что-то прохрипела и требовательно протянула руку. Бурцель, взглянув на Тухломона, прибавил Нате звука. Не слишком много, чтобы она опять их не оглушила.
– Дай сюда мое кольцо! Я согласна! – прошипела Вихрова.
Тухломон, суетливо приседая, надел ей на палец кольцо. При очередной вспышке молнии Ната оглядела его.
– А вот и первое желание!.. Сгинь! – хрипло приказала она Тухломону. Дождь заливал ей в рот, и Ната его отплевывала.
Комиссионер дернулся, и его отбросило на десяток метров. В канале плеснуло. Коробочка с кольцами осталась валяться на траве. Первым наклонился Чимоданов. Вытащил кольцо и накрутил на свой толстый палец.
– Я же этого не сделаю, да? – Мошкин стыдливо вращал последнее кольцо в руке.
Чимоданов протянул ручищу:
– Давай сюда, тютя! У меня два будет!
Мошкин, отпрыгнув, поспешно зажал кольцо в ладони, а потом надел его, прошептав: «И ничего плохого не пожелаю, нет?»
Двойная слитная вспышка молнии озарила насыпь. Чимоданов деловито осмотрелся. Стражи мрака исчезли. С ними вместе сгинул и молчаливый молодой человек.
Объявление: «В связи с празднованием Рождества Христова экзамен по научному атеизму переносится с 7-го на 8 января».
Матфак БашГУ
Если хочешь быть никем, старайся показаться кем-нибудь.
Фемистокл Сиракузский, греческий мыслитель
Страшный ливень, едва не смывший Нату, Мошкина и Чимоданова с карты Тверской области, в Москву пришел утром. Направлявшийся в универ Меф увидел, что дорога впереди почернела, а многоэтажный дом, мимо которого протянулась асфальтовая дорожка к метро, исчез. От исчезнувшего дома Мефа отделяла непроницаемая черная стена. С этой стороны еще сияло солнце, а там – в какой-то сотне метров – уже вовсю хлестал дождь. Буслаев остановился, удивленный и завороженный. Несколько секунд спустя по рукаву Мефа ударила тяжелая одиночная капля. Через бесконечно долгую паузу, когда Буслаеву начинало уже казаться, что он так и останется на окраине дождя, налетел порыв ветра, и Меф, только что бывший совершенно сухим, мгновенно вымок от волос и до ботинок.
Мефодий оглянулся. Он был уже частью черноты, которая быстро распространялась и на оставшееся светлое пространство. Солнце прощально плеснуло в верхних этажах детской поликлиники и погасло.
Ливень захватил уже весь район: он презирал все направления и даже закон всемирного тяготения. Поток воды обрушивался не только сверху, но и снизу, и справа, и слева, препятствуя укрыться от него где бы то ни было. Даже дышать приходилось носом, потому что иначе пришлось бы отращивать жабры.
Когда двадцать минут спустя Меф подошел (приплыл) к «Динамо», вода уже переливала за порог станции, и ее отдельные ручейки, кривясь, добегали до самых турникетов. К эскалаторам валили мокрые, уже ничего не боящиеся люди, облепленные собственной одеждой, точно клейкими газетами. Они шли, расставив руки, чтобы не прижимать их к телу. С локтей у них сбегали струйки воды.
Им навстречу, из благополучного метроподземья, поднимались люди еще сухие, но заранее устрашенные. Одни жались к стенам, не собираясь выходить на ливень. Другие открывали зонты еще на станции, хотя и предчувствовали, что толку от них будет мало. У эскалаторов оба потока сталкивались, закручивались, и, путаясь зонтами, образовывали затор. Дежурная, задыхаясь, хрипела в свисток, наводя порядок, границ которого не понимала сама. В ее опустевшей будочке сидел философствующего вида полицейский и тихо радовался сухости своих носочков.
Меф спустился по эскалатору, на ходу ухитрившись немного подсушиться с применением магии. Сильно он не усердствовал, опасаясь, что вспыхнет одежда. Лучше быть немного сырым, чем слегка опаленным.